Давай жить!
Название: Follow Me
Автор: Ellfella
Бета: Nnatta
Фэндом: Naruto
Дисклеймер: Kishimoto
Пейринг: Tayuya/Hinata
Рейтинг: R
Жанр: angst, dark
Размер: mini
Предупреждения: AU относительно манги, фемслэш, смерть персонажа
Размещение: с этой шапкой и высланной мне ссылкой
Саммари: Любовь и Смерть идут рядом.
читать дальшеУ Таюйи руки мозолистые, а взгляд тяжелый и непроницаемый; Таюя не умеет улыбаться. Когда смотрит – те, кто послабее, шарахаются.
У Таюйи ноги худые и страшные, с выпирающими костями и избытком мышц, твердых, как камень; у Таюйи тело жесткое, будто старое дерево, и кожа грубая, натертая, похожая на наждачную бумагу. Грудь всегда – в утяжке; красные въевшися полосы поперек выпирающих реберных дуг, безжалостно пережатая нежная, не до конца развившаяся плоть.
У Таюйи ногти, обрезанные под мясо, обветренное лицо и опрелости в подмышках; волосы лезут ей в глаза, но Таюйе плевать.
Ей на все плевать.
Таюя вечно нарывается так, будто совсем не дорожит своей жизнью; и она, действительно, не дорожит. Ее дни сочтены – это читается в темном злом взгляде.
«И мои дни – тоже. Мои – тоже, Таюя».
У Таюйи едва заметный пушок над верхней губой и шершавые ступни; кончики ее неухоженных волос секутся, непослушные пряди жестоко треплет холодный ветер, а на сухих губах появляется усмешка – Таюя не умеет улыбаться.
И Хината чувствует, что невольно начинает подражать ей.
Когда это началось?
Хината не помнит. Хината прячет кровавые расчесы на своих предплечьях – бинтует; хорошо, что есть такие бинты, за которые можно скрыть собственную слабость... вместе с шелушащейся кожей.
Когда-то у Хинаты была другая кожа – белая, гладкая, холеная; и ногти были другими – чистыми, без заусенцев и грязи, намертво въевшейся в кутикулу.
Теперь ей плевать.
А Таюя нарывается, как раньше, но при этом заслоняет Хинату собой; зыркает из-под неподстриженной челки – мое. Попробуй, отбери.
Хината не пытается спорить. Хината знает, что она слаба и может только умереть. Тогда, когда этого захочет Таюя.
Больше у Хинаты ничего не осталось – и это ее вина.
Когда Таюя обнимает ее по ночам, делится теплом; когда кривит губы, протягивая половину собственного пайка; когда почти насильно заталкивает в холодную лесную реку или, услышав сальную шуточку Кидомару, тянется за флейтой – тогда Хината чувствует себя живой.
Она мало что помнит из своего прошлого. Настоящее Хинаты началось в миг, когда Таюя протянула ей руку:
- Следуй за мной.
И прошлое затуманилось, оставив на память о себе только непроходящее чувство вины.
«У нас нет цели. Наша жизнь лишена смысла. Делаем то, чего от нас ждут, плывем по течению; винтики-шестеренки, кунаи-инструменты.
Мы – ниндзя, и это – наш путь».
Когда Таюя в первый раз раздевает ее посреди ночи, Хината не понимает. Поначалу она даже не узнает Таюю, пытается вырваться или хотя бы закричать; ей страшно. Слишком масляным был взгляд Сакона этим вечером, слишком... многообещающим. Таюя заступилась – расползся по коже узор проклятой печати, застыло неумолимое выражение на обветренном лице. Сакон отступил; знал, что Таюя всегда идет до конца. Победить в бою с ней – все равно что проиграть; даже умирая, она найдет в себе силы разорвать врагу глотку. Если понадобится – зубами.
Вечером Таюя защитила Хинату от Сакона – только для того, чтобы ночью довершить начатое им.
- Тихо, - Таюя зажимает Хинате рот загрубевшей ладонью; другой рукой проводит по ее телу, не вполне уверенно, будто пытаясь что-то отыскать.
Хинате по-прежнему страшно – Хината трепещет, зажмурив глаза, и чувствует, как щекотно скатывается по виску одинокая слезинка.
- Так сложно? – в голосе Таюйи – отвратительное понимание; Хината не хочет думать, через что Таюя прошла до того, как стала куноити Звука, и почему столь упорно отрицает свою женственность. Всему есть причина, и в данном случае Хината не желает ее знать. – Терпи. Сейчас будет легче…
В прикосновениях Таюйи нет нежности, но нет и желания унизить. Она ведет себя так, словно делает что-то необходимое и совершенно естественное; всхлипывая, Хината понемногу расслабляется – доверяется. Руки Таюйи становятся смелее, и вскоре Хината всхлипывает не от страха – от нахлынувшего непривычного чувства. Это странное чувство, переплетение боли и незаслуженного удовольствия; в темноте Хината сама тянется к Таюйе, сжимает в пальцах растрепанные пряди ее длинных волос. Таюя молчит. Не отрывается от Хинаты, даже когда та, протяжно застонав, прогибается в спине; влажные слезы прочерчивают по лицу остывающие дорожки, и что-то щемит в груди – так странно... так сладко.
Таюя не вытирает эти слезы. Таюя не целует Хинату – просто прижимается своими губами к ее.
- Так надо, - говорит после, когда Хината подносит руку ко рту, чувствуя собственный вкус. – Теперь ты моя.
И Хината, расслабленная, неожиданно успокоенная этими словами, засыпает в привычных объятиях.
Эта ночь повторяется не раз и не два; Таюя не ищет удовлетворения собственных желаний и не приветствует ответные прикосновения Хинаты. Таюя просто делает то, что должна; у нее даже дыхание не сбивается, а Хината каждый раз плачет. Ей хорошо... но и больно – тоже. Это не физическая боль – Таюя предельно осторожна, – просто ворочается в груди что-то такое...
Будто осознание собственного бессилия.
- Зачем она тебе? – как-то спрашивает у Таюйи Дзиробо. – Орочимару-сама признал наш трофей неперспективным. В отличие от Кумо, он не заинтересован в бьякугане. Девчонке самое место в виварии.
- Только попробуй отправить ее туда, - голос Таюйи не дрожит, - и можешь попрощаться со своим брюхом, жирдяй.
Дзиробо умолкает, а Хината, случайно услышавшая этот разговор, думает о том, что такое виварий.
Позже она подходит к Таюйе и просит:
- Научи меня... драться.
Таюя смотрит со странным сожалением; Таюя качает головой:
- Тебе это не нужно.
- Но... я хочу быть полезной! – в первый раз Хината по-настоящему возражает Таюйе. – Вы то и дело уходите куда-то... Ты уходишь – вместе с ними! Если бы я могла пригодиться тебе... Ты же все время меня защищаешь!
Лицо Таюйи застывает, лишенное всех красок, и Хинате кажется, что она чувствует мучительную боль... на этот раз – чужую.
- Ты все похерила.
- Что? – Хинате кажется, будто она ослышалась.
- У тебя была семья. Дом. Товарищи, - лицо Таюйи по-прежнему ничего не выражает. – Но ты все похерила – сама. Теперь осталось только собрать осколки.
- Я... – у Хинаты даже губы не дрожат. Мир опрокинулся вверх дном – только и всего.
- Ты – Хьюга Хината из знатного клана Конохи. И ты пошла с нами по собственной воле. Ты предала всех, кого знала, - ровным голосом говорит Таюя. – Думаю, после этого ты не вправе использовать фамильные техники... Даже если помнишь их. А больше ты ни на что не годишься.
- Но... как же...
- Мы все – отступники, - белое лицо, жесткий взгляд – Таюя продолжает. – Мы живем только для того, чтобы умереть – по чужому приказу. Когда ты мне надоешь... я сама убью тебя.
Таюя разворачивается и уходит – без тени колебаний, а Хината, раздираемая желанием броситься за ней, падает вместо этого на колени. Слезы прочерчивают дорожки на лице; слезы очищают, и Хината начинает вспоминать. Эти воспоминания по-прежнему неясны и размыты; в них нет Таюйи, зато есть долг и люди, готовые подставить плечо...
Это целый мир, в котором таким, как Таюя, нет места.
«Если в мире, который я вижу, нет ее... Тогда я не хочу видеть».
Вернувшись вечером, Таюя застает Хинату в слезах и ранах; ран много, но ни одна из них не представляет опасности для жизни, а слезы – потому, что не смогла решиться. Не довела начатое до конца, все так же видит, пусть мир подернулся гнилостной дымкой – «ты ни на что не годишься»...
- Ты похожа на меня, - говорит Таюя тогда, и Хината не понимает, чего в ее голосе больше – ожесточенности или... сострадания? – Но у тебя все будет иначе.
И тянется к бинтам, под которыми Хината прятала свою слабость, и разматывает их, и пачкает в крови Хинаты – губы, руки, пальцы.
В этот раз все по-другому. Боль обостряет ощущения, как и нехватка воздуха. Хината отчаянно прижимает к себе Таюю, позволяя той кончиками пальцев исследовать собственные свежие раны; кровь в непослушных волосах, кровь на упрямо вздернутом подбородке, и на теле, которое кажется Хинате самым красивым в мире – тоже.
Таюя сама – как открытая рана, Таюйе не просто плевать на себя – она себя ненавидит. И Хината – Хината ненавидит себя тоже, но все изменяется: с каждой каплей крови, которую она отдает Таюйе, с каждым кровавым поцелуем, который сворачивается в уголках губ, как змея по знаку заклинателя, или стягивает кожу. Хината – уже не Хината, для этого в ней слишком много Таюйи, а Таюя – не только Таюя, она и Хината тоже. Самое правильное понимание, самое верное развитие событий, острые холмики чужой-своей груди под руками, свои-чужие волосы, щекочущие бедра; «Если я – твоя, то и ты – моя, а тебя-себя ненавидеть не могу. Мне не нужны осколки, не нужно прошлое, я не нуждаюсь в ясном зрении, и если страдать – то только затем, чтобы быть с тобой, всегда, всегда...
Потому что нужна мне – ты».
С этого дня все изменяется. Таюя начинает тренировать Хинату. Иногда получается легко – Хината вспоминает то, что знала раньше. Иногда – тяжело; непрошеные воспоминания ранят, входят в противоречие с нынешним мировоззрением Хинаты, в центре которого – Таюя, и с тренировками ничего не получается.
- В следующий раз, - спокойно говорит Таюя в таких случаях, и Хинате кажется: Таюя столкнулась с таким количеством трудностей в жизни, что привыкла к ним и воспринимает как должное. Сама Хината не может так. Хината всегда верила во что-то большее, пока недоступное, фантастически красивое; Таюя уже не верила ничему и никому. Даже – Хинате.
Таюя говорила: «Изменить мир невозможно», и Хината понимала – действительно, действительно невозможно. Для Таюйи.
Потому что она не верит.
По ночам Таюя сжимает горло Хинаты и целует ее – одними губами; а недавно свежие раны зарастают – медленно, гноясь.
Хината выдавливает гной.
Раны, очищенные от гноя, заживают еще медленнее, и порой Хинате кажется – его невозможно убрать, а, раз так, не надо и трогать, и глаза – два комка гниющей плоти…
Глаза.
- Бьякуган, - однажды говорит Хината, глядя на лежащую рядом Таюю. Таюя не спит, смотрит, задержав дыхание. Ей жаль тратить время на сон.
Что-то изменяется; в мире Хинаты что-то изменяется. Теперь она смотрит на Таюю совсем другим взглядом – и видит… видит.
«Я знаю, что не жилец; почти наверняка. Я обманываю тебя, себя, всех. Я знаю – мое тело умирает, разлагаясь изнутри. То, что ты со мной, здесь, сейчас – почти некрофилия. Я уже мертва, а ты не знаешь об этом; обман, просто обман, мне нет прощения, а ты плачешь темными слезами, достигая пика наслаждения, и не понимаешь, что это тело, которое ты любишь, которое ласкаешь и которое ласкает тебя – пальцами, губами, языком – давно мертво».
- Ты поняла, - кивает Таюя. Зрение Хинаты возвращается в нормальный режим, но суть увиденных-услышанных слов, которые Таюя никогда не сказала бы, намертво врезается в сознание.
А потом – утро, хмурое, неприветливое, и почему здесь больше никого нет? Заброшенное укрытие – тогда зачем...
- Мы задержались, потому что мне было приказано убить тебя, - говорит Таюя, глядя Хинате в глаза; плечи Хинаты, изодранные своими-чужими ногтями, надсадно ноют. – И после этого уничтожить нашу базу. Тебя ищут, знаешь ли... а у отступников не может быть привязанностей.
Хината молчит; смотрит на кунай, который Таюя достает из-за пояса – вместо флейты. Вот так, просто...
- Ты умираешь. – Хината стоит, не двигаясь с места, а лезвие куная касается ее горла.
- Да.
Чувство, знакомое со времени уединенных тренировок – обмотанная рукоятка в ладони.
- Держи, - Таюя усмехается; даже сейчас ей не удается улыбнуться по-настоящему. – Я разлагаюсь... Уже очень давно. Но мне всегда было плевать.
- А сейчас? – Хината чувствует странную надежду, а Таюя отступает на шаг. Теперь она безоружна.
- Сейчас... надоело. – Таюя кивает, указывая взглядом на кунай в руке Хинаты. – Положи этому конец. И – возвращайся. Твое место не здесь. Ты напрасно последовала за мной.
- Нет... Нет! – возражает Хината. – Мы ведь можем... как-то иначе?..
Таюя качает головой:
- Ты знаешь, что нет. Это – единственный выход.
- Но... но я... – Хината крепче сжимает кунай. – Я же люблю тебя!
- И я тебя.
Хината застывает, не веря тому, что услышала, а Таюя прищуривает глаза:
- Давай.
Отправленные на поиски Хинаты синоби нашли ее, стоявшую над мертвым телом врага. Руки девушки были в крови, а лицо застыло, выражая удивительное спокойствие.
Хьюга Хината была готова вернуться домой.
***
Иногда Хинате снится растрепанная девочка с синяками на лице и сломанной флейтой; иногда – тяжело раненная куноити с желто-синими кругами под глубоко запавшими глазами.
Всякий раз Хината говорит ей одно и то же:
- Следуй за мной.
И – просыпается, потому что плачет; а, смахнув слезы, улыбается новому дню.
Ведь те, в ком мы действительно нуждаемся, всегда рядом с нами.
Автор: Ellfella
Бета: Nnatta
Фэндом: Naruto
Дисклеймер: Kishimoto
Пейринг: Tayuya/Hinata
Рейтинг: R
Жанр: angst, dark
Размер: mini
Предупреждения: AU относительно манги, фемслэш, смерть персонажа
Размещение: с этой шапкой и высланной мне ссылкой
Саммари: Любовь и Смерть идут рядом.
читать дальшеУ Таюйи руки мозолистые, а взгляд тяжелый и непроницаемый; Таюя не умеет улыбаться. Когда смотрит – те, кто послабее, шарахаются.
У Таюйи ноги худые и страшные, с выпирающими костями и избытком мышц, твердых, как камень; у Таюйи тело жесткое, будто старое дерево, и кожа грубая, натертая, похожая на наждачную бумагу. Грудь всегда – в утяжке; красные въевшися полосы поперек выпирающих реберных дуг, безжалостно пережатая нежная, не до конца развившаяся плоть.
У Таюйи ногти, обрезанные под мясо, обветренное лицо и опрелости в подмышках; волосы лезут ей в глаза, но Таюйе плевать.
Ей на все плевать.
Таюя вечно нарывается так, будто совсем не дорожит своей жизнью; и она, действительно, не дорожит. Ее дни сочтены – это читается в темном злом взгляде.
«И мои дни – тоже. Мои – тоже, Таюя».
У Таюйи едва заметный пушок над верхней губой и шершавые ступни; кончики ее неухоженных волос секутся, непослушные пряди жестоко треплет холодный ветер, а на сухих губах появляется усмешка – Таюя не умеет улыбаться.
И Хината чувствует, что невольно начинает подражать ей.
Когда это началось?
Хината не помнит. Хината прячет кровавые расчесы на своих предплечьях – бинтует; хорошо, что есть такие бинты, за которые можно скрыть собственную слабость... вместе с шелушащейся кожей.
Когда-то у Хинаты была другая кожа – белая, гладкая, холеная; и ногти были другими – чистыми, без заусенцев и грязи, намертво въевшейся в кутикулу.
Теперь ей плевать.
А Таюя нарывается, как раньше, но при этом заслоняет Хинату собой; зыркает из-под неподстриженной челки – мое. Попробуй, отбери.
Хината не пытается спорить. Хината знает, что она слаба и может только умереть. Тогда, когда этого захочет Таюя.
Больше у Хинаты ничего не осталось – и это ее вина.
Когда Таюя обнимает ее по ночам, делится теплом; когда кривит губы, протягивая половину собственного пайка; когда почти насильно заталкивает в холодную лесную реку или, услышав сальную шуточку Кидомару, тянется за флейтой – тогда Хината чувствует себя живой.
Она мало что помнит из своего прошлого. Настоящее Хинаты началось в миг, когда Таюя протянула ей руку:
- Следуй за мной.
И прошлое затуманилось, оставив на память о себе только непроходящее чувство вины.
«У нас нет цели. Наша жизнь лишена смысла. Делаем то, чего от нас ждут, плывем по течению; винтики-шестеренки, кунаи-инструменты.
Мы – ниндзя, и это – наш путь».
Когда Таюя в первый раз раздевает ее посреди ночи, Хината не понимает. Поначалу она даже не узнает Таюю, пытается вырваться или хотя бы закричать; ей страшно. Слишком масляным был взгляд Сакона этим вечером, слишком... многообещающим. Таюя заступилась – расползся по коже узор проклятой печати, застыло неумолимое выражение на обветренном лице. Сакон отступил; знал, что Таюя всегда идет до конца. Победить в бою с ней – все равно что проиграть; даже умирая, она найдет в себе силы разорвать врагу глотку. Если понадобится – зубами.
Вечером Таюя защитила Хинату от Сакона – только для того, чтобы ночью довершить начатое им.
- Тихо, - Таюя зажимает Хинате рот загрубевшей ладонью; другой рукой проводит по ее телу, не вполне уверенно, будто пытаясь что-то отыскать.
Хинате по-прежнему страшно – Хината трепещет, зажмурив глаза, и чувствует, как щекотно скатывается по виску одинокая слезинка.
- Так сложно? – в голосе Таюйи – отвратительное понимание; Хината не хочет думать, через что Таюя прошла до того, как стала куноити Звука, и почему столь упорно отрицает свою женственность. Всему есть причина, и в данном случае Хината не желает ее знать. – Терпи. Сейчас будет легче…
В прикосновениях Таюйи нет нежности, но нет и желания унизить. Она ведет себя так, словно делает что-то необходимое и совершенно естественное; всхлипывая, Хината понемногу расслабляется – доверяется. Руки Таюйи становятся смелее, и вскоре Хината всхлипывает не от страха – от нахлынувшего непривычного чувства. Это странное чувство, переплетение боли и незаслуженного удовольствия; в темноте Хината сама тянется к Таюйе, сжимает в пальцах растрепанные пряди ее длинных волос. Таюя молчит. Не отрывается от Хинаты, даже когда та, протяжно застонав, прогибается в спине; влажные слезы прочерчивают по лицу остывающие дорожки, и что-то щемит в груди – так странно... так сладко.
Таюя не вытирает эти слезы. Таюя не целует Хинату – просто прижимается своими губами к ее.
- Так надо, - говорит после, когда Хината подносит руку ко рту, чувствуя собственный вкус. – Теперь ты моя.
И Хината, расслабленная, неожиданно успокоенная этими словами, засыпает в привычных объятиях.
Эта ночь повторяется не раз и не два; Таюя не ищет удовлетворения собственных желаний и не приветствует ответные прикосновения Хинаты. Таюя просто делает то, что должна; у нее даже дыхание не сбивается, а Хината каждый раз плачет. Ей хорошо... но и больно – тоже. Это не физическая боль – Таюя предельно осторожна, – просто ворочается в груди что-то такое...
Будто осознание собственного бессилия.
- Зачем она тебе? – как-то спрашивает у Таюйи Дзиробо. – Орочимару-сама признал наш трофей неперспективным. В отличие от Кумо, он не заинтересован в бьякугане. Девчонке самое место в виварии.
- Только попробуй отправить ее туда, - голос Таюйи не дрожит, - и можешь попрощаться со своим брюхом, жирдяй.
Дзиробо умолкает, а Хината, случайно услышавшая этот разговор, думает о том, что такое виварий.
Позже она подходит к Таюйе и просит:
- Научи меня... драться.
Таюя смотрит со странным сожалением; Таюя качает головой:
- Тебе это не нужно.
- Но... я хочу быть полезной! – в первый раз Хината по-настоящему возражает Таюйе. – Вы то и дело уходите куда-то... Ты уходишь – вместе с ними! Если бы я могла пригодиться тебе... Ты же все время меня защищаешь!
Лицо Таюйи застывает, лишенное всех красок, и Хинате кажется, что она чувствует мучительную боль... на этот раз – чужую.
- Ты все похерила.
- Что? – Хинате кажется, будто она ослышалась.
- У тебя была семья. Дом. Товарищи, - лицо Таюйи по-прежнему ничего не выражает. – Но ты все похерила – сама. Теперь осталось только собрать осколки.
- Я... – у Хинаты даже губы не дрожат. Мир опрокинулся вверх дном – только и всего.
- Ты – Хьюга Хината из знатного клана Конохи. И ты пошла с нами по собственной воле. Ты предала всех, кого знала, - ровным голосом говорит Таюя. – Думаю, после этого ты не вправе использовать фамильные техники... Даже если помнишь их. А больше ты ни на что не годишься.
- Но... как же...
- Мы все – отступники, - белое лицо, жесткий взгляд – Таюя продолжает. – Мы живем только для того, чтобы умереть – по чужому приказу. Когда ты мне надоешь... я сама убью тебя.
Таюя разворачивается и уходит – без тени колебаний, а Хината, раздираемая желанием броситься за ней, падает вместо этого на колени. Слезы прочерчивают дорожки на лице; слезы очищают, и Хината начинает вспоминать. Эти воспоминания по-прежнему неясны и размыты; в них нет Таюйи, зато есть долг и люди, готовые подставить плечо...
Это целый мир, в котором таким, как Таюя, нет места.
«Если в мире, который я вижу, нет ее... Тогда я не хочу видеть».
Вернувшись вечером, Таюя застает Хинату в слезах и ранах; ран много, но ни одна из них не представляет опасности для жизни, а слезы – потому, что не смогла решиться. Не довела начатое до конца, все так же видит, пусть мир подернулся гнилостной дымкой – «ты ни на что не годишься»...
- Ты похожа на меня, - говорит Таюя тогда, и Хината не понимает, чего в ее голосе больше – ожесточенности или... сострадания? – Но у тебя все будет иначе.
И тянется к бинтам, под которыми Хината прятала свою слабость, и разматывает их, и пачкает в крови Хинаты – губы, руки, пальцы.
В этот раз все по-другому. Боль обостряет ощущения, как и нехватка воздуха. Хината отчаянно прижимает к себе Таюю, позволяя той кончиками пальцев исследовать собственные свежие раны; кровь в непослушных волосах, кровь на упрямо вздернутом подбородке, и на теле, которое кажется Хинате самым красивым в мире – тоже.
Таюя сама – как открытая рана, Таюйе не просто плевать на себя – она себя ненавидит. И Хината – Хината ненавидит себя тоже, но все изменяется: с каждой каплей крови, которую она отдает Таюйе, с каждым кровавым поцелуем, который сворачивается в уголках губ, как змея по знаку заклинателя, или стягивает кожу. Хината – уже не Хината, для этого в ней слишком много Таюйи, а Таюя – не только Таюя, она и Хината тоже. Самое правильное понимание, самое верное развитие событий, острые холмики чужой-своей груди под руками, свои-чужие волосы, щекочущие бедра; «Если я – твоя, то и ты – моя, а тебя-себя ненавидеть не могу. Мне не нужны осколки, не нужно прошлое, я не нуждаюсь в ясном зрении, и если страдать – то только затем, чтобы быть с тобой, всегда, всегда...
Потому что нужна мне – ты».
С этого дня все изменяется. Таюя начинает тренировать Хинату. Иногда получается легко – Хината вспоминает то, что знала раньше. Иногда – тяжело; непрошеные воспоминания ранят, входят в противоречие с нынешним мировоззрением Хинаты, в центре которого – Таюя, и с тренировками ничего не получается.
- В следующий раз, - спокойно говорит Таюя в таких случаях, и Хинате кажется: Таюя столкнулась с таким количеством трудностей в жизни, что привыкла к ним и воспринимает как должное. Сама Хината не может так. Хината всегда верила во что-то большее, пока недоступное, фантастически красивое; Таюя уже не верила ничему и никому. Даже – Хинате.
Таюя говорила: «Изменить мир невозможно», и Хината понимала – действительно, действительно невозможно. Для Таюйи.
Потому что она не верит.
По ночам Таюя сжимает горло Хинаты и целует ее – одними губами; а недавно свежие раны зарастают – медленно, гноясь.
Хината выдавливает гной.
Раны, очищенные от гноя, заживают еще медленнее, и порой Хинате кажется – его невозможно убрать, а, раз так, не надо и трогать, и глаза – два комка гниющей плоти…
Глаза.
- Бьякуган, - однажды говорит Хината, глядя на лежащую рядом Таюю. Таюя не спит, смотрит, задержав дыхание. Ей жаль тратить время на сон.
Что-то изменяется; в мире Хинаты что-то изменяется. Теперь она смотрит на Таюю совсем другим взглядом – и видит… видит.
«Я знаю, что не жилец; почти наверняка. Я обманываю тебя, себя, всех. Я знаю – мое тело умирает, разлагаясь изнутри. То, что ты со мной, здесь, сейчас – почти некрофилия. Я уже мертва, а ты не знаешь об этом; обман, просто обман, мне нет прощения, а ты плачешь темными слезами, достигая пика наслаждения, и не понимаешь, что это тело, которое ты любишь, которое ласкаешь и которое ласкает тебя – пальцами, губами, языком – давно мертво».
- Ты поняла, - кивает Таюя. Зрение Хинаты возвращается в нормальный режим, но суть увиденных-услышанных слов, которые Таюя никогда не сказала бы, намертво врезается в сознание.
А потом – утро, хмурое, неприветливое, и почему здесь больше никого нет? Заброшенное укрытие – тогда зачем...
- Мы задержались, потому что мне было приказано убить тебя, - говорит Таюя, глядя Хинате в глаза; плечи Хинаты, изодранные своими-чужими ногтями, надсадно ноют. – И после этого уничтожить нашу базу. Тебя ищут, знаешь ли... а у отступников не может быть привязанностей.
Хината молчит; смотрит на кунай, который Таюя достает из-за пояса – вместо флейты. Вот так, просто...
- Ты умираешь. – Хината стоит, не двигаясь с места, а лезвие куная касается ее горла.
- Да.
Чувство, знакомое со времени уединенных тренировок – обмотанная рукоятка в ладони.
- Держи, - Таюя усмехается; даже сейчас ей не удается улыбнуться по-настоящему. – Я разлагаюсь... Уже очень давно. Но мне всегда было плевать.
- А сейчас? – Хината чувствует странную надежду, а Таюя отступает на шаг. Теперь она безоружна.
- Сейчас... надоело. – Таюя кивает, указывая взглядом на кунай в руке Хинаты. – Положи этому конец. И – возвращайся. Твое место не здесь. Ты напрасно последовала за мной.
- Нет... Нет! – возражает Хината. – Мы ведь можем... как-то иначе?..
Таюя качает головой:
- Ты знаешь, что нет. Это – единственный выход.
- Но... но я... – Хината крепче сжимает кунай. – Я же люблю тебя!
- И я тебя.
Хината застывает, не веря тому, что услышала, а Таюя прищуривает глаза:
- Давай.
Отправленные на поиски Хинаты синоби нашли ее, стоявшую над мертвым телом врага. Руки девушки были в крови, а лицо застыло, выражая удивительное спокойствие.
Хьюга Хината была готова вернуться домой.
***
Иногда Хинате снится растрепанная девочка с синяками на лице и сломанной флейтой; иногда – тяжело раненная куноити с желто-синими кругами под глубоко запавшими глазами.
Всякий раз Хината говорит ей одно и то же:
- Следуй за мной.
И – просыпается, потому что плачет; а, смахнув слезы, улыбается новому дню.
Ведь те, в ком мы действительно нуждаемся, всегда рядом с нами.
@темы: Yuri, Tayuya/Hinata, My, Fanfiction
-
-
04.09.2011 в 22:23Посмотрела клип, потом прочитала фанфик... И до меня дошло.
Это одна история. Рассказанная сначала в видео, а потом в текстовой форме.
Потрясающе, такого я еще не встречала... Хотя чему удивляюсь, это же Эльфелла-сама...
Большое спасибо за красоту. Надрывную, печальную, но такую правдивую и с лучиком света в конце темного туннеля.
-
-
05.09.2011 в 00:30Спасибо...
-
-
11.09.2011 в 16:34